В 62-м году при съемках «Макбета» мне доверили съемки сцены - «Болото с ведьмами». Для этой небольшой, но важной сцены художник, уже, конечно, не помню кто именно, заполнил водой бассейн в полу первой студии нового ленинградского телецентра. Ни до него, ни, насколько помню, после этой возможностью самого большого и самого современного съёмочного павильона никто не пользовался. Слишком уж сложным было и заполнение и особенно опустошение этого бассейна. Но для Давида Карасика решили рискнуть, заодно технологию водных съёмок проверить. Полдня осторожно наливали воду, потом реквизиторы затянули бассейн сетью с тряпичной травой и мочалками, изображавшими болотную тину, повтыкали по углам камыш из закупленных на ближайшем рынке веников, всюду разбросали пластмассовые цветочки и гирлянды и все это густо полили чёрной тушью. Получилось довольно вязко. Посреди этого киселя разместили фанерные листья лотоса для актрис ТЮЗа, нанятых исполнять малоприятные роли шекспировских ведьм. Вот весь этот Содом и Гоморру мне доверили снимать с крана, подняв стрелу с камерой под самый потолок студии.
Первую пару трактовых репетиций было интересно и поучительно.
Потом я сильно вспотел, весь жар студийного света взмывал ко мне под потолок, и расстроился - волей ведущего оператора, как оказалось, меня обрекли на жуткие творческие страдания. Мой общий план поросшего ряской водоема даже панорамы не предполагал. Даже движения вниз-вверх стрелы, даже, черт возьми, крутануть турель для смены оптики, почти невидимо для зрителя, как я умел и чем гордился, было запрещено. Моей задачей было держать мертво-намертво кадр и фокус все несколько минут сцены. И ни-ни творчества. Это ж было невыносимо.
Не нашёл я теперь в сети упоминания этого телеспектакля Карасика и не очень помню ведущего оператора. Но в те годы Давид Исаакович работал предпочтительно с Володей Геллерманом. Предполагаю, что и тут Володя «царствовал».
Просидел я на болотном кране несколько репетиций, пень пнём, жутко поскучнел и решился внести свою лепту в теорию и практику телевидения. Дома над газовой плитой соорудил из тончайших плексигласовых пластин несколько искажающих фильтров, руководствуясь статьей об оптических искажениях энциклопедии Брокгауза и Ефрона 1914 года выпуска. Изделие, в виде прозрачного шара, принёс в студию и приспособил на один из широких объективов моей камеры. Ну и, естественно, проверил эффект на ближайшем же тракте в перерыве репетиции.
Так мне понравилось! Мое болото заструилось, покрылось пузырями, буквально «зачавкало» всплесками и омутами. А все три ведьмы взмыли над болотом, повисели там в гнилой высоте и начали распадаться на отдельные фрагменты. Это был успех, это был прорыв! Одного я не учёл, за одним не уследил. Поскольку мои революционные пробы проводились в основном во время чайных и папиросных пауз всей группы и технического персонала, то съемочный коллектив оказался не в курсе моего творчества. Никто моих спецэффектов на мониторах не видел и к их оглушающему действию готов не был. А опасность подобного неведения я себе не представлял.
И тут настал день потенциального триумфа. День генерального прогона и сдачи спектакля высокому начальству. Кажется, Бажину. Или даже Фирсову.
Все шло неплохо до болотной сцены. Я висел на своём кране практически на уровне аппаратного окна и видел довольные улыбки на лицах режиссерской группы и Приемной комиссии. Прозвучала «болотная» отбивка и ассистент режиссера, кажется, но не настаиваю, что это была Таня Васильева, плавно передвинула микшерную ручку, выводя мою камеру на эфирный монитор...
Я дал ведьмам несколько секундную возможность произнести начало шекспировского текста и начал вращение оптической системы. В аппаратной все стихло.
На глазах ошеломленного режиссера и неподготовленной комиссии от ведьм стали отделяться руки-ноги, головы, их балахоны, взмахнув полами, стали закручиваться сначала в одну, потом в другую стороны, рты и носы впали внутрь черепа, глаза увеличились и переползли на затылок... Я, конечно, был «в ударе» и крутил свою Латерну магику от души.
В аппаратной повисла абсолютная тишина.
Потом Таня Васильева, если это была она, изумленно выдохнула - что это? А где оператор?
Что происходит, заикаясь, спросил Карасик? Где болото? Кто эти в белом?
А разве у нас была такая сцена? - прошептала донельзя заинтригованная редактор
Эй, на кране! - сориентировался наконец в студии Геллерман, если это был он, - что у тебя, черт возьми, случилось!?
Я мгновенно «очнулся» и испуганно оторвал насадку от объектива - ведьмам сразу вернулось человечье обличье.
Первым членораздельно и властно заговорил Бажин, или Фирсов. Так, сказал председатель комиссии, налицо вредительство и халтура, аппаратная не готова для сдачи ответственной работы. Вызовите сюда старшего смены, пусть разбирается. Тут же сбежалась в студию толпа технических девушек. Очень хорошеньких. Пришла куча синехалатных инженеров и просто начальства. ГЕЛЛЕРМАН, прежде других вычисливший причину скандала, грозно на меня посмотрел и шёпотом велел изобретение засунуть подальше и спрятаться, что я немедленно и сделал. Камеру сняли с крана, вскрыли ее и долго во внутренностях копошились, удрученно доложив наверх, что дефект «гуляющий» и надо, чтобы его «поймать», несколько часов просто погонять тракт.
И меня и спектакль спас, как когда-то и все человечество, еврей.
- Да ладно, чего терять время, это камера на кране, очевидно, перегрелась под светом и стала глючить - сказал спаситель Володя, показывая мне исподтишка кулак. - Давайте ее заменим и запустим прогон ещё раз! Запустили. Я просидел над болотом под студийным потолком ни жив, ни мёртв. Сдача прошла нервно, но ровно. Особо в конце и не обсуждали, так все, за исключением Бажина, или Фирсова, переволновались. Сцену на болоте смотрели во все глаза. Карасик аж встал. А я как вспотел.
Признаюсь, если б не Володя ГЕЛЛЕРМАН, уволили бы меня с Чапыгина значительно раньше.
1962-2019
Comments