Рекорд скорости по появлению на работе был у меня 30-минутный.
Надо было сбежать с 4 этажа дома на Сенной, разглаживая заспанное лицо да застегивая на бегу штаны и куртку. Вскочить в «американку» - трамвай номер два, который довольно редко ходил. Свернуть с площади на Садовую, пересечь Гороховую, Невский, выехать на Марсово, оставить справа Летний сад, поторчать в пробке на временном мостовом обходе, где транспорт еле-еле тащился по хлипкому деревянному настилу, за мостом перебежать трамвайные пути и втиснуться во всегда переполненный троллейбус. Дальше несколько остановок прямо - Ленфильм, бывший лицей, площадь Толстого, потом огромный безостановочный отрезок до Павлова. У Чапыгина почему-то остановки не было. Иногда удавалось соскочить прямо на ходу, рванув двери, но чаще приходилось бежать обратно метров двести. В начале шестидесятых ещё пускали с Павлова через проходную боксов ПТС. Во внутреннем дворе телецентра путь сильно сокращался и в студию можно было вбежать через грузовые ворота. Подскочить к камере как раз в момент оглушительного рева сверху - где этот Либин!!! - Тут, тут, пописать выходил, зачем кричать.
В среднем же, если не бегом, то весь путь занимал минут пятьдесят.
В хорошую погоду пройтись по Кировскому было в удовольствие. С кем только я этот путь не делил. С мальчишкой Боярским, помню, шли потрясённые белой ночью. И он так растрогался, что взобрался посреди уже нового Кировского моста на балюстраду и поклялся, что будет великим артистом. Я поверил. Черноземов меня однажды учил фехтовать, экзамен у Коха был на следующий день, у вечного огня на Марсовом. Набежала милиция, нас скрутила и увезла в каталажку. Попытался я объяснить милицейскому начальству, тряся студийным удостоверением, что зря они Гамлета арестовали. Фамилия начальству показалась знакомой, как-раз фильм Козинцева с Черноземовым вышел, отпустили. Экзамен я, кажется, завалил.
И ещё фамилии, фамилии... одна круче другой. Самому кажется, что сочиняю. Но нет, действительно, было ведь.
Весь Кировский, включая Каменноостровский, можно было пересечь на транспорте минут за 15- 20. Автобусные лекции Алексея Рессера, которые он начинал у малой Невки и по Кировскому довозил до дворца Кшесинской, длились 6-7 часов без перерыва и по десять с гаком, если с перерывом. Попасть к нему на «экскурсию» было почти невозможно. Записывались, кому повезло, за год-полтора. Это было событие почище любого театрального. Выходили из автобуса «экскурсанты» ошарашенными увиденным и услышанным . Как же жаль, что никому, и мне в первую очередь, не пришло в голову если не заснять те «представления», то застенографировать хотя бы. Ничего подобного ни по материалу, ни по мастерству изложения я в своей жизни больше не встречал. Пропало, похоже, навсегда.
В счастливые гагаринские времена вышли мы с Клейманом как-то, покачиваясь и под ручку, из чапыгинского подвала и пошли к остановке на той стороне проспекта. А фиг, не перейдёшь! На перекрёстке пикет гаишников не пускает. Что такое? Нас телевизионщиков! Да мы вам!
Тут со стороны Невки от правительственной резиденции накатывает кавалькада чёрных машин, гаишники берут под козырёк и мы, пользуясь занятостью их рук, проскальзываем на нужную нам сторону буквально под носом величественных лимузинов. В метре от нас опускается толстенное автомобильное стекло и что-то очень родное глядит на нас и машет ручкой. Нам машет. Мы единственные, похоже, ленинградцы в окружающем пейзаже, махать больше просто некому. Не милицейским же шеренгам. Я и Клейман от неожиданности впадаем в «ступор» и до боли знакомое лицо проплывает мимо нас с недоумением в глазах и непониманием отсутствия восторга. Проехав вперед с десяток метров, Леонид Ильич обернулся, ожидая все ж от нас реакции. Ну хоть какой-нибудь. Напрасно. Стекло обиженно поднялось и машины рванули в сторону «Льва Толстого». «Что, суки, помахать не могли» - услышали мы из окна догоняющей кавалькаду «волги». «Эх, не до вас сейчас, а то б...,!».
“И что это было?” - проснулся наконец Клейман. «Брежневу ты сука не помахал, беда теперь», объясняю я. «Как Брежневу? Какому Брежневу? Почему Брежневу?» - вскричал на весь проспект Аркадий - «Остановить! Вернуть! Немедленно!». Обернулся на этот вопль весь личный состав от Чапыгина до Карповки. Рты раскрыл, за пистолеты схватился. Что делать и как реагировать, не знает. Но команды «пресечь», видимо, нет - начальству не до нас, лимузины слишком быстро поехали. Ну а мы мгновенно протрезвели и в красотах Кировского затерялись.
Через много-много лет Толя Моргунов, по моей просьбе исследовавший мое досье на Литейном, обнаружил там запись этого дорожно-транспортного происшествия с резолюцией, которую он мне процитировать отказался. Думаю, там было что-то типа - «Расстрелять мудачье»
Году, скорее всего, в 62-ом случилось на Кировском чрезвычайное, потрясшее меня и весь город, событие. С карниза шестиэтажного дома напротив ДК собрался прыгать, кончая жизнь, какой-то несчастный. Внизу собралась толпа зевак. На проспекте пробка, не пройти, не проехать. Ранняя весна, чистейшее небо, огромное солнце. Проспект запружён чёрной толпой. Милицейские во всех окнах. На самом краю огромного карниза фигура в сияющей белой рубашке, то подходит к самому краю, то отступает. Волосы длинные, лица не разобрать. По всей длине карниза расселась воронья стая, с оглушительным криком взмывавшая в воздух при малейшей попытке милицейских выбраться на карниз из окон. Фигура в белом тут же делала шаг к бездне и все отступали. И так бесконечные 6-8 часов. Наконец привезли сеть и растянули внизу. Приехало высокое начальство. Уже стало темнеть, когда из окон на карниз решительно полезли пожарные и милиция. Воронье вскрикнуло, снялось и кружило потом высоко и почти беззвучно. Тишина повисла над всем Кировским. Было слышно, как материлась цепь, сжимавших кольцо на скользком карнизе, как причитала какая-то старушка в окне этажом ниже, как у кого-то звонил в квартире телефон и лаяла псина. Человек в белой рубашке выпрямился, встал на самый край бездны и сложил руки ласточкой для прыжка. Так стоял с минуту. Спасатели были уже метрах в пяти от него, когда он выкрикнул «мама, прости» и сиганул вниз. Мимо сети. Хруст падения слышали все.
Или репортеры потом сочинили, или правда, но писали, что за пару дней до прыжка выпустили того человека из психушки после многолетнего его там пребывания. Выпустили и через пару дней спохватились, что не того выпустили. Пришли его забирать. Вот он из своей квартиры на шестом этаже на карниз и вышел. Предпочел не возвращаться.
Весь город жил пару недель пришибленным этой историей. Жора Прусов написал новеллу по этому поводу. В каком-то Ленинградском журнале опубликовал. Там конец был иным. Вдохновенным!
Толпа ленинградцев на проспекте стала раздеваться, складывая одежду в огромную мягкую «подушку» под карнизом. Он в неё и сиганул.
Но я-то там был.
Comments