Ещё несколько «царапин» на памяти
Все из конца 70-х, начала 80-х
КОЛОКОЛ
Название города вспомнить не получается. Клин не Клин, но город от Москвы недалекий, старинный, на слуху. Поехали мы туда снимать что-то сталелитейное. Въезжаем в город, а над ним колокольный звон. Протяжный, «малиновый». Вот она, думаю, Русь святая! Под колокоп вселяемся в гостиницу, ужинаем. Звенит, не прекращается ни на минуту. Густой, «тяжелый». И ночью не смолкает. Еле засыпаем, заткнув уши.
Утром за завтраком спрашиваю явно местного, раздражённого и невыспавшегося,
- Что у вас тут за праздник? Колокола второй день не умолкают.
- Какой, к черту, второй - взрывается горожанин - скоро пятый уж! И к какой-такой твоей матери колокола! Это в шахте вентилятор с оси сорвало и ни одного трезвого монтера в городе найти не могут, что б его отключить. Из Москвы ждём.
Правильно, значит, я про праздник спрашивал. А то с какого перепоя?
ГАДЖЕТ
Пришёл заказ снять новое достижение советской промышленности - банковский автомат для пересчета бумажных рублей. До начала восьмидесятых это автоматизировать никак не получалось, поскольку все бумажные купюры размерами и плотностью отличались. Про цвет уж и не говорю.
Поехали в Ленинград в соответствующий НИИ. Ставят перед нами ящик размерами с большой телевизор. Дизайн, конечно, наш - накладные полоски из нержавейки, пупырчатый металл в приёмной нише, световая панель из оранжевых светодиодов. Чего там снимать! Прошу показать в действии. Изобретатели смущаются, говорят, что запустить могут только вхолостую. Вот те на, удивляюсь - а что же снимать? Понимаете, говорят - смежники-химики сорвали правительственный заказ, не изобрели эмульсию, что б бумажные рубли между собой в пачке не слипались бы. А они слипаются и мы их «сухими» пересчитать, увы, не можем. Думайте, говорю - заказ на кино министерский, ваш ящик в подарок съезду партии назначен. Вхолостую никак нельзя.
Думали они думали и в результате мозговой атаки процесс съемки выглядел так. Камеру поставили перед лотком, загрузили в приемное окошко автомата пачку рублей и запустили механизм. Заурчал тот, лампочками замигал, пытается каждую бумажку от пачки оторвать, не получается. Но за автоматом сидел пригнувшись главный инженер института, изобретатель чудо-техники, и слюнявил языком каждую вылезавшую к нему купюру. Слюнявил и обратно засовывал. Машина напрягалась, дрожала, но смоченные бумажки принимала, перелопачивала и результат высвечивала. Получилось, Слава Богу
Ну а я, при печати негатива, скорость попросил увеличить.
Нормальное кино получилось, бодрое. Министр Съезду подарил.
СОЧИ
Эту историю я люблю и хорошо помню. Опять же, в ней приняли участие уже известные вам Анатолий Мокроусов и Дима Слоевский.
Перед Олимпиадой партия решила автоматизировать Общественное питание. По всей стране возвели кафе-автоматы, в которых голодные советские люди могли без очередей и хамства удовлетворять свои потребности. Заказ на такое кино нашел меня, а я нашёл Толю и Диму.
Вопрос с местом съемки решился практически мгновенно. В Сочи, естественно. Не в Сыктывкар же.
Прилетаем в осеннюю сказку и идём прямиком в горком к соответствующему товарищу. Он нам не очень рад, но согласен поселить группу в лучший партийный санаторий на море. Только со съемкой кафе-автомата, единственного в городе, неувязочка - конец сезона, продовольствия в городе дефицит, на кафе не насобираешь. Лучше, говорит, возвращайтесь в Москву, там в ГУМе точно такое же кафе. При ГУМе, аргументированно отвечаю, нет моря, а нам поручено снять красиво. Возразить ему нечего, и хоть сильно он недоволен, но собирает совещание с руководителями городского снабжения - чем москвичам поможем, товарищи? Договариваемся, что через неделю, раньше никак, откроют для нас кафе-автомат «Волна» на набережной. Его ни разу с момента торжественного ввода в строй, не открывали и автоматы заржавели. Починим. Обсудили и ассортимент. Я на иллюстрациях из книги о вкусной и здоровой пищи объяснил товарищам, что хотелось бы иметь в кадре. Мокроусов особенно настаивал на красной икре и пиве. Сказали, что поищут.
Через неделю замечательной жизни на берегу тёплого ещё моря, явились мы в кафе снимать кино. Рано утром, чтоб солнце не упустить, и натощак, поскольку кафе всё ж. Все открыто, вымыто, блестит, только совершенно пусто. На вращающихся полочках автоматов ни крошки. Час ждём, другой. Проголодались. Разозлились. Ищу телефон, чтобы в министерство пожаловаться. И тут.
Въезжает на площадь перед кафе-автоматом кавалькада чёрных машин. 4 штуки, одна за другой, как на параде. Шикарно разворачиваются и причаливают прямо передо мной. Из каждой выходит черно-белый официант и на вытянутой руке держит поднос с единственным бутербродом на каждом. 2 бутерброда, таким образом, с красной икрой и два с ветчиной. И торжественно передают все это изобилие механикам для загрузки в автоматы. Вслед выползает из машины подвыпивший товарищ и объясняет мне, что это все, что они смогли в городе найти. Мол, мы вам говорили. И делайте, что хотите, кому хотите жалуйтесь, но больше продовольствия вы в городе Сочи не найдёте!
Я понял, что таким образом указали нам на наше плебейское место и возмущаться совершенно бесполезно. Сняли мы эти четыре бутерброда со всех сторон и при разном освещении, проследили за их путешествием по внутренностям автоматов, сняли общие планы на закатном солнце и при электрическом освещении, и съемки закончили. Толя и Дмитрий руки уже к бутербродам протянули, весь день не евши. Так во всем киношном мире принято, что съестной реквизит после съёмок остаётся съемочной группе. По другому не бывает. Но не в Сочи. У четырёх бутербродов, оказывается, были не только носильщики -официанты, но и охранники. Люди в чёрном отодвинули Толины руки, потянувшиеся за хлебушком, аккуратно сняли реквизит со стеклянных полочек и водрузили его на подносы официантов. По одному на поднос. Всё медленно, плавно, демонстративно. Расселись по машинам, бутерброд на лимузин, и «парад» величаво покинул нас, увозя с собой все четыре куска хлеба с икрой и ветчиной. Очевидно, повезли обратно в партийный буфет.
Толя в тот вечер не мог вымолвить ни слова. Таким ошарашенным я его никогда не видел Одно меня до сих пор интересует - весь этот «балет» надо же было придумывать, режиссировать, репетировать Совсем нечего было делать сочинским товарищам? Или они так москвичей ненавидели?
Comments